...so what?
Пока я была в Лондоне, у меня сломалась внутренняя...читалка? читальня? читание? В общем, я брала в руки книжку и понимала, что из ста штук на ней я не хочу и не буду читать ни одну.
Такие периоды бывают, чаще они короткие, когда длинные - меня это начинает беспокоить, ну потому что во многом я себя характеризую через те самые пресловутые четыре занятия, которые самые любимые (ладно, наверное к ним еще можно добавить играть/смотреть как играют в равных пропорциях). И в принципе я знаю, что в какой-то момент это переламывается, меня уносит в книжный запой и все снова нормально.
Так вот, в этот раз в запой я себя загоняла специально. И читаю я Мефодия Буслаева, вот сейчас на девятой книжке. Это у меня еще давнее мое guilty pleasure. Я, в общем, понимаю, что это не самая хорошая...хотя скорее средний род, ибо это больше чтиво, чем литература. Типичная такая борьба бобра с ослом, подростки, рассуждения о мраке и свете, душе человеческой и о том, что в целом-то не бывает черного и белого, чаще всего бывает серое, а быть мраком проще, привлекательнее и незаметнее, чем быть светом. За это, кстати, люблю Пехова, он пишет о том же самом, как по мне, только лучше и сложнее.
Но вообще это я все к чему. К фразе "Вот мы и вместе...Впервые в жизни я счастлив, но растерян. Наверное, я совершенно не умею быть счастливым, - сказал Меф".
Не то что бы меня так прям зацепило по отношению к какой-нибудь ситуации, в которой я думала похожее, хотя, конечно, что лукавить, и это тоже есть. Но вообще я вот очень часто думаю о том, что мы всё меньше умеем принимать "плохие" эмоции. Тебе одиноко - немедленно иди к друзьям. Тебе грустно - не грусти, улыбнись, развеселись. Ну и так далее. А это же ну настолько неправильно, насколько это только может быть. Я же человек, во мне все есть - и радость и грусть, и любовь и ненависть, и странные штуки типа светлой тоски по тому, как когда-то было одиноко; и звериной такой злости на близкого, изумление от того, что так бывает и; радость, что ты и поэтому - такой настоящий и живой. И дух захватывает от этого понимания, а начиналось все - с "плохой" эмоции. Не знаю, мне никогда не говорили "не злись", если я злилась по делу, "не плачь", если действительно было о чем (и рыдаю я над всем и считаю, что это хорошо), и прочие всякие "не". Я довольно хорошо себя знаю и точно знаю, что такая, какая я есть - я правильная и себя устраиваю. А в инфопространстве почему-то звучит, что одну сторону себя оставить надо, а все остальные - это нееет, это, милая, говно, этого нельзя.
Поэтому я процитирую Геймана, финал некролога, посвященный Пратчетту и пойду дальше. Читать свои плохие книжки, писать не очень хорошие стихи, радоваться, злиться, печалиться и быть живой. Чего, собственно, и вам желаю.
...Чтобы как-то успокоить его, я сказал что-то, скорее всего, вроде «да ладно, ведь все получилось, и это же не конец света, и пора уже перестать злиться».
Терри посмотрел на меня: «Не смей недооценивать эту злость. На ней стоят все наши “Добрые знамения”». Я подумал о том, с какой энергией работал Терри, о том, как он заставлял работать всех нас, и понял: он прав....
Во мне бушует ярость перед неотвратимой потерей друга, и я думаю: «Куда бы направил Терри это чувство?» Тогда я беру ручку. И начинаю писать.
Такие периоды бывают, чаще они короткие, когда длинные - меня это начинает беспокоить, ну потому что во многом я себя характеризую через те самые пресловутые четыре занятия, которые самые любимые (ладно, наверное к ним еще можно добавить играть/смотреть как играют в равных пропорциях). И в принципе я знаю, что в какой-то момент это переламывается, меня уносит в книжный запой и все снова нормально.
Так вот, в этот раз в запой я себя загоняла специально. И читаю я Мефодия Буслаева, вот сейчас на девятой книжке. Это у меня еще давнее мое guilty pleasure. Я, в общем, понимаю, что это не самая хорошая...хотя скорее средний род, ибо это больше чтиво, чем литература. Типичная такая борьба бобра с ослом, подростки, рассуждения о мраке и свете, душе человеческой и о том, что в целом-то не бывает черного и белого, чаще всего бывает серое, а быть мраком проще, привлекательнее и незаметнее, чем быть светом. За это, кстати, люблю Пехова, он пишет о том же самом, как по мне, только лучше и сложнее.
Но вообще это я все к чему. К фразе "Вот мы и вместе...Впервые в жизни я счастлив, но растерян. Наверное, я совершенно не умею быть счастливым, - сказал Меф".
Не то что бы меня так прям зацепило по отношению к какой-нибудь ситуации, в которой я думала похожее, хотя, конечно, что лукавить, и это тоже есть. Но вообще я вот очень часто думаю о том, что мы всё меньше умеем принимать "плохие" эмоции. Тебе одиноко - немедленно иди к друзьям. Тебе грустно - не грусти, улыбнись, развеселись. Ну и так далее. А это же ну настолько неправильно, насколько это только может быть. Я же человек, во мне все есть - и радость и грусть, и любовь и ненависть, и странные штуки типа светлой тоски по тому, как когда-то было одиноко; и звериной такой злости на близкого, изумление от того, что так бывает и; радость, что ты и поэтому - такой настоящий и живой. И дух захватывает от этого понимания, а начиналось все - с "плохой" эмоции. Не знаю, мне никогда не говорили "не злись", если я злилась по делу, "не плачь", если действительно было о чем (и рыдаю я над всем и считаю, что это хорошо), и прочие всякие "не". Я довольно хорошо себя знаю и точно знаю, что такая, какая я есть - я правильная и себя устраиваю. А в инфопространстве почему-то звучит, что одну сторону себя оставить надо, а все остальные - это нееет, это, милая, говно, этого нельзя.
Поэтому я процитирую Геймана, финал некролога, посвященный Пратчетту и пойду дальше. Читать свои плохие книжки, писать не очень хорошие стихи, радоваться, злиться, печалиться и быть живой. Чего, собственно, и вам желаю.
...Чтобы как-то успокоить его, я сказал что-то, скорее всего, вроде «да ладно, ведь все получилось, и это же не конец света, и пора уже перестать злиться».
Терри посмотрел на меня: «Не смей недооценивать эту злость. На ней стоят все наши “Добрые знамения”». Я подумал о том, с какой энергией работал Терри, о том, как он заставлял работать всех нас, и понял: он прав....
Во мне бушует ярость перед неотвратимой потерей друга, и я думаю: «Куда бы направил Терри это чувство?» Тогда я беру ручку. И начинаю писать.
Доступ к записи ограничен
