Так лети, Иноходец, сквозь стылую степь, то, что сталось, мы сделали сами... (с) Канцлер Ги
Пятница, 11 июля 2008 г. - "по жизни".
Лето 1744 г. - в рамках игры.
Часть третья.
Дорога на Берлин.
Fortes fortuna adjuvat.
читать дальшеВыезжая на тракт, ведущий в Ригу, я заехал в «Горный дом», чтобы попросить там бумаги и чернил. Написав письмо Сашке о том, что я хотел бы с ним встретиться, я отдал письмо проезжающему мимо почтальону (в которой ещё дома с удивлением узнал старую знакомую ещё по Сухаревской школе Наталью Голицину, но так и не успел её ни о чем расспросить). В ответ Наталья передала мне письмо из Перовского, которое здесь же, в «Горном доме» и было мной прочитано.
"Милостивый государь князь Никита Оленев! До меня дошли слухи, что Вы недавно вернулись из Пруссии. Не встречали ли Вы там или не слышали ничего об Алёше Корсаке? Если есть хоть какие-то сведения, то, прошу Вас, расскажите. С безмерной благодарностью, Софья Зотова".
Прочитав письмо, я пообещал себе заехать в Перовское, если не найду Сашку ни на таможне, ни в Риге, ни по дороге. Про Алёшку я не знал ровным счётом ничего, но считал своим долгом нанести визит вежливости его маменьке и невесте и успокоить их. Дальнейшие события, правда, сложились так, что в Перовском я оказался только в начале 1745 г. и вовсе по другому поводу. Впрочем, об этом позже.
Пришпорив Буянчика, я поскакал в Ригу. Спросив у таможенника: «Не проезжал ли тут в течение прошедшего месяца в Россию поручик лейб-гвардии Александр Белов?», – я не получил сколь-либо чёткого ответа. У офицера таможни хранились все выездные паспорта, взятые у покидающих Россию граждан – среди них я увидел и Сашкин – но все выездные паспорта, выданные прусским дворцом, хранились на тамошней границе. Вняв моим просьбам, офицер согласился сопроводить меня до прусской таможни во избежание моего выезда из России, дабы я мог задать начальнику её интересующий меня вопрос. Сказано – сделано. Офицер, пропуская меня через гарнизон, поднял передо мной таможенный барьер, и мы пересекли границу.
На въезде в Пруссию я выяснил, что за пределы этой страны Белов не выезжал. Оставив для него на таможне устное сообщение и строго-настрого приказав таможеннику его передать, я повернул коня обратно в сторону Риги, попутно смекая, как бы половчее пересечь чёртову границу. Идея пришла, когда копыта Буянчика застучали по мосту через безымянную речку между двух стран. Расседлав коня и отпустив его пастись, я уселся на траву, подобрав полу кафтана, и закурил трубку.
Долго ожидать не пришлось. Вскоре показался возвращающийся офицер. Когда он пересёк мост, я окликнул его и пригласил подымить трубкой. Он спешился и сел рядом со мной. На его вопрос я ответил, что мой конь устал, и мне надо дать ему отдохнуть, иначе он падёт на въезде в Россию.
Ситуация получилась, как говорят немцы, патовая. Офицер явно не хотел возвращаться на таможню без меня, я же безмятежно курил трубку и ждал – как ему казалось – пока отдохнёт конь. Выручили меня выстрелы, раздавшиеся на таможне. Стреляли "по жизни" в Петербурге, но в рамках игры услышать эти выстрелы мы не могли – равно как и не могли увидеть пробегающий мимо ветерок, поведавший нам о том, что «в Петербурге перед «Горным домом» снимают телевизионщики. Услышав пальбу, офицер в незамедлительном порядке отбыл на таможню, я же, подождав пока он скроется за холмом и оседлав Буянчика, поспешил в Пруссию. Лейтенант прусской таможни смерил меня подозрительным взглядом, но после тщательного досмотра пропустил, ибо выездного паспорта, который все оставляли в России, у меня быть не могло. На таможне я сменил коня (о чём впоследствии крепко пожалел) и на новом, подведённом лейтенантом поехал в Берлин. И пусть кто-нибудь после этого скажет, что я незаконно пересёк границу неигровыми методами! Встреченный Мастер мои действия одобрил, сказав, что «если таможня лопухнулась – пользуйся на здоровье».
Белова я искал по всему Берлину, а нашёл во дворце Фридриха II на аудиенции. О чём они там говорили – я узнал лишь позже, но вид у Сашки и – вот неожиданность – Алёшки (откуда он в Пруссии?) был донельзя усталый. На меня они вначале просто не обратили внимания – пришлось подойти и дружески садануть Сашке по плечу. Из их сумбурных объяснений я понял, что Алёшка находится в Пруссии в отпуске, пока строится его корабль, а Сашка только что сболтнул на аудиенции, что корабль уже почти достроен. В итоге Фридрих выдал Алёшке выездной паспорт и объявил, что больше ничего его здесь не задерживает, а Сашке настоятельно посоветовал задержаться в Пруссии и расценить это всего лишь как приглашение на бал, который должен был вскоре начаться. Когда они выговорились, мне наконец-таки удалось вставить своё слово: рассказать Сашке про табличку и дать Алёшке прочитать письмо из Перовского. К моему удивлению, Сашка просто вручил эту табличку мне с тем, чтобы я отвёз её Гавриле.
На сим, однако, эта история не закончилась. Нерешительный и робкий Алёшка никак не мог выбрать – оставаться ли на балу или ехать в Россию. Сашка всё это время, пока мы с Алёшкой гуляли под стенами замка, носился, словно чумной, взад-вперёд, пытаясь решить какие-то свои дела. В итоге, в очередной раз выросши перед нами, как из-под земли, Сашка спросил нас – будем ли мы его секундантами на дуэли с прусским офицером. Разумеется, мы согласились.
Дуэль проходила буквально в виду дворца, а точнее – на лужайке перед ним. Секунданты решили – драться до первого ранения. Блеснули и зазвенели, ударяясь друг об друга, шпаги. Всё-таки Сашка не зря был лучшим учеником у француза в Сухаревской школе!!! Спустя короткое время его шпага, сделав ловкий финт, обошла шпагу офицера и ранила того в руку. Дуэль была окончена, стороны вежливо расстались. Раненым прусским офицером занялся доктор.
Вот тут-то, наконец, и выяснилось, почему damen und herren в Берлине так косились, когда я проезжал мимо них. Сашка, который, хотя и не любил Котова, исправно изучал берейторское обучение лошадей, с видом знатока заявил, что конь, которого мне дали на прусской таможне – мерин, что вызвало со стороны гардемаринов колкие замечания, а с моей – желание вызвать проклятого лейтенанта на дуэль. Случай не замедлил представиться. Алёшка таки решился – Петербург и Перовское! Передав ему табличку (мы с Сашкой спрятали её под Алёшкин камзол) с наказом навестить в Пететбурге батюшку или Гаврилу, я вызвался проводить Корсака до таможни, а Сашка поехал с нами.
Из таможенного гарнизона Алёшка не выходил подозрительно долго, а мы и мы с Сашкой начали уже опасаться – не стряслось ли чего? Тревога усилилась, когда ворота гарнизона открылись, пропуская начальника таможни, который, ничего нам не сказав, поскакал в сторону дворца, а вернулся через час (по игре!) в сопровождении королевского канцлера.
Пока мы ждали Алёшку, ходя кругами под воротами гарнизона, Сашка рассказывал мне про их приключения в прошлом году. Он рассказал про свою любовь к Анастасии Ягужинской, рассказал про то, как она сбежала с крестившимся французом де Брильи. Рассказал про Тайную Канцелярию, и про то, как Алёшка постоянно был у них под подозрением. Рассказал про казнь заговорщиков на дворцовой площади и про свою неудачную попытку выстрелить в Лопухину. Рассказал про то, как Алёшка и Пашка Горин с помощью графа Салтыкова из деревни Смольнево отбили «заговорщиков», которых солдаты уводили в Соликамск. Рассказал про фрейлину императрицы, грузинскую княжну Мириам Цулукидзе, которая – по его словам – влюбилась в него после тех событий, и которой он не мог ответить взаимностью… Рассказал про алмаз «Душа красавицы», которым было куплено прощение государыни для моих друзей. Рассказал про то, как отбитым заговорщикам пришлось бежать за границу, а графу Салтыкову - уходить на войну в числе прочих офицеров лейб-кирасирского полка… Время за этими рассказами бежало незаметно.
Вскоре всё разъяснилось. Оказалось, что Сашкину табличку у Алёшки на таможне изъяли, объявив её национальным сокровищем Пруссии. Самого Алёшку – хвала Богу! – пропустили через таможню беспрепятственно, о чём он успел, выезжая, нам сообщить. Сашка, беззаботно махнув рукой, проворчал что-то вроде: «Брось, как пришло, так и ушло», но я, сочтя потерю таблички только своей ошибкой и виной, поклялся себе, что она будет возвращена в Россию в дом Оленевых.
Осталось решить лишь личные дела. Лейтенант, услышав о дуэли, с радостью кинулся за шпагой. Мы встали в позицию. Шельма оказался ловчее меня на шпагах, и через пару минут остриё его оружия вошло мне в руку. Лейтенант с извинениями забрал мерина, подвёл мне Буянчика и мы с Сашкой поехали уже проторенной дорогой – в Цербст, в поисках лекаря. Сашка был безмятежен и спокоен, а меня мучила даже не рана, которую можно было легко исцелить, но горькое чувство своей и только своей вины, едва не приведшей к краху всех наших замыслов.
Искренне Ваш
Никита Оленев, князь.
Лето 1744 г. - в рамках игры.
Часть третья.
Дорога на Берлин.
Fortes fortuna adjuvat.
читать дальшеВыезжая на тракт, ведущий в Ригу, я заехал в «Горный дом», чтобы попросить там бумаги и чернил. Написав письмо Сашке о том, что я хотел бы с ним встретиться, я отдал письмо проезжающему мимо почтальону (в которой ещё дома с удивлением узнал старую знакомую ещё по Сухаревской школе Наталью Голицину, но так и не успел её ни о чем расспросить). В ответ Наталья передала мне письмо из Перовского, которое здесь же, в «Горном доме» и было мной прочитано.
"Милостивый государь князь Никита Оленев! До меня дошли слухи, что Вы недавно вернулись из Пруссии. Не встречали ли Вы там или не слышали ничего об Алёше Корсаке? Если есть хоть какие-то сведения, то, прошу Вас, расскажите. С безмерной благодарностью, Софья Зотова".
Прочитав письмо, я пообещал себе заехать в Перовское, если не найду Сашку ни на таможне, ни в Риге, ни по дороге. Про Алёшку я не знал ровным счётом ничего, но считал своим долгом нанести визит вежливости его маменьке и невесте и успокоить их. Дальнейшие события, правда, сложились так, что в Перовском я оказался только в начале 1745 г. и вовсе по другому поводу. Впрочем, об этом позже.
Пришпорив Буянчика, я поскакал в Ригу. Спросив у таможенника: «Не проезжал ли тут в течение прошедшего месяца в Россию поручик лейб-гвардии Александр Белов?», – я не получил сколь-либо чёткого ответа. У офицера таможни хранились все выездные паспорта, взятые у покидающих Россию граждан – среди них я увидел и Сашкин – но все выездные паспорта, выданные прусским дворцом, хранились на тамошней границе. Вняв моим просьбам, офицер согласился сопроводить меня до прусской таможни во избежание моего выезда из России, дабы я мог задать начальнику её интересующий меня вопрос. Сказано – сделано. Офицер, пропуская меня через гарнизон, поднял передо мной таможенный барьер, и мы пересекли границу.
На въезде в Пруссию я выяснил, что за пределы этой страны Белов не выезжал. Оставив для него на таможне устное сообщение и строго-настрого приказав таможеннику его передать, я повернул коня обратно в сторону Риги, попутно смекая, как бы половчее пересечь чёртову границу. Идея пришла, когда копыта Буянчика застучали по мосту через безымянную речку между двух стран. Расседлав коня и отпустив его пастись, я уселся на траву, подобрав полу кафтана, и закурил трубку.
Долго ожидать не пришлось. Вскоре показался возвращающийся офицер. Когда он пересёк мост, я окликнул его и пригласил подымить трубкой. Он спешился и сел рядом со мной. На его вопрос я ответил, что мой конь устал, и мне надо дать ему отдохнуть, иначе он падёт на въезде в Россию.
Ситуация получилась, как говорят немцы, патовая. Офицер явно не хотел возвращаться на таможню без меня, я же безмятежно курил трубку и ждал – как ему казалось – пока отдохнёт конь. Выручили меня выстрелы, раздавшиеся на таможне. Стреляли "по жизни" в Петербурге, но в рамках игры услышать эти выстрелы мы не могли – равно как и не могли увидеть пробегающий мимо ветерок, поведавший нам о том, что «в Петербурге перед «Горным домом» снимают телевизионщики. Услышав пальбу, офицер в незамедлительном порядке отбыл на таможню, я же, подождав пока он скроется за холмом и оседлав Буянчика, поспешил в Пруссию. Лейтенант прусской таможни смерил меня подозрительным взглядом, но после тщательного досмотра пропустил, ибо выездного паспорта, который все оставляли в России, у меня быть не могло. На таможне я сменил коня (о чём впоследствии крепко пожалел) и на новом, подведённом лейтенантом поехал в Берлин. И пусть кто-нибудь после этого скажет, что я незаконно пересёк границу неигровыми методами! Встреченный Мастер мои действия одобрил, сказав, что «если таможня лопухнулась – пользуйся на здоровье».
Белова я искал по всему Берлину, а нашёл во дворце Фридриха II на аудиенции. О чём они там говорили – я узнал лишь позже, но вид у Сашки и – вот неожиданность – Алёшки (откуда он в Пруссии?) был донельзя усталый. На меня они вначале просто не обратили внимания – пришлось подойти и дружески садануть Сашке по плечу. Из их сумбурных объяснений я понял, что Алёшка находится в Пруссии в отпуске, пока строится его корабль, а Сашка только что сболтнул на аудиенции, что корабль уже почти достроен. В итоге Фридрих выдал Алёшке выездной паспорт и объявил, что больше ничего его здесь не задерживает, а Сашке настоятельно посоветовал задержаться в Пруссии и расценить это всего лишь как приглашение на бал, который должен был вскоре начаться. Когда они выговорились, мне наконец-таки удалось вставить своё слово: рассказать Сашке про табличку и дать Алёшке прочитать письмо из Перовского. К моему удивлению, Сашка просто вручил эту табличку мне с тем, чтобы я отвёз её Гавриле.
На сим, однако, эта история не закончилась. Нерешительный и робкий Алёшка никак не мог выбрать – оставаться ли на балу или ехать в Россию. Сашка всё это время, пока мы с Алёшкой гуляли под стенами замка, носился, словно чумной, взад-вперёд, пытаясь решить какие-то свои дела. В итоге, в очередной раз выросши перед нами, как из-под земли, Сашка спросил нас – будем ли мы его секундантами на дуэли с прусским офицером. Разумеется, мы согласились.
Дуэль проходила буквально в виду дворца, а точнее – на лужайке перед ним. Секунданты решили – драться до первого ранения. Блеснули и зазвенели, ударяясь друг об друга, шпаги. Всё-таки Сашка не зря был лучшим учеником у француза в Сухаревской школе!!! Спустя короткое время его шпага, сделав ловкий финт, обошла шпагу офицера и ранила того в руку. Дуэль была окончена, стороны вежливо расстались. Раненым прусским офицером занялся доктор.
Вот тут-то, наконец, и выяснилось, почему damen und herren в Берлине так косились, когда я проезжал мимо них. Сашка, который, хотя и не любил Котова, исправно изучал берейторское обучение лошадей, с видом знатока заявил, что конь, которого мне дали на прусской таможне – мерин, что вызвало со стороны гардемаринов колкие замечания, а с моей – желание вызвать проклятого лейтенанта на дуэль. Случай не замедлил представиться. Алёшка таки решился – Петербург и Перовское! Передав ему табличку (мы с Сашкой спрятали её под Алёшкин камзол) с наказом навестить в Пететбурге батюшку или Гаврилу, я вызвался проводить Корсака до таможни, а Сашка поехал с нами.
Из таможенного гарнизона Алёшка не выходил подозрительно долго, а мы и мы с Сашкой начали уже опасаться – не стряслось ли чего? Тревога усилилась, когда ворота гарнизона открылись, пропуская начальника таможни, который, ничего нам не сказав, поскакал в сторону дворца, а вернулся через час (по игре!) в сопровождении королевского канцлера.
Пока мы ждали Алёшку, ходя кругами под воротами гарнизона, Сашка рассказывал мне про их приключения в прошлом году. Он рассказал про свою любовь к Анастасии Ягужинской, рассказал про то, как она сбежала с крестившимся французом де Брильи. Рассказал про Тайную Канцелярию, и про то, как Алёшка постоянно был у них под подозрением. Рассказал про казнь заговорщиков на дворцовой площади и про свою неудачную попытку выстрелить в Лопухину. Рассказал про то, как Алёшка и Пашка Горин с помощью графа Салтыкова из деревни Смольнево отбили «заговорщиков», которых солдаты уводили в Соликамск. Рассказал про фрейлину императрицы, грузинскую княжну Мириам Цулукидзе, которая – по его словам – влюбилась в него после тех событий, и которой он не мог ответить взаимностью… Рассказал про алмаз «Душа красавицы», которым было куплено прощение государыни для моих друзей. Рассказал про то, как отбитым заговорщикам пришлось бежать за границу, а графу Салтыкову - уходить на войну в числе прочих офицеров лейб-кирасирского полка… Время за этими рассказами бежало незаметно.
Вскоре всё разъяснилось. Оказалось, что Сашкину табличку у Алёшки на таможне изъяли, объявив её национальным сокровищем Пруссии. Самого Алёшку – хвала Богу! – пропустили через таможню беспрепятственно, о чём он успел, выезжая, нам сообщить. Сашка, беззаботно махнув рукой, проворчал что-то вроде: «Брось, как пришло, так и ушло», но я, сочтя потерю таблички только своей ошибкой и виной, поклялся себе, что она будет возвращена в Россию в дом Оленевых.
Осталось решить лишь личные дела. Лейтенант, услышав о дуэли, с радостью кинулся за шпагой. Мы встали в позицию. Шельма оказался ловчее меня на шпагах, и через пару минут остриё его оружия вошло мне в руку. Лейтенант с извинениями забрал мерина, подвёл мне Буянчика и мы с Сашкой поехали уже проторенной дорогой – в Цербст, в поисках лекаря. Сашка был безмятежен и спокоен, а меня мучила даже не рана, которую можно было легко исцелить, но горькое чувство своей и только своей вины, едва не приведшей к краху всех наших замыслов.
Искренне Ваш
Никита Оленев, князь.
@музыка: "И у чёрта, и у Бога на одном, видать, счету..."