Так лети, Иноходец, сквозь стылую степь, то, что сталось, мы сделали сами... (с) Канцлер Ги
Только что вернулся с Парижа.
Через полчаса уезжаю в Пермь.
Вместо отчёта. Париж. Эмиграция. 1925 г.
Марина Цветаева - Сергею Эфрону.
3 октября 1925 г.
* * *
читать дальше
Александр Блок - Сергею Эфрону
Последнее. Предсмертное.
4 октября 1925 г.
* * *
читать дальше
Через полчаса уезжаю в Пермь.
Вместо отчёта. Париж. Эмиграция. 1925 г.
Марина Цветаева - Сергею Эфрону.
3 октября 1925 г.
* * *
читать дальше
Александр Блок - Сергею Эфрону
Последнее. Предсмертное.
4 октября 1925 г.
* * *
читать дальше
Впрочем на их мнение мне было плевать сразу.Раз плевать - тогда зачем?
Квэтран
не сентября, а октября
Все мы трое были дураками. Связанными доверием и недоверием, любовью и дружбой...
Чем-то мне тот момент напомнил описанное в "Троих из навигацкой школы" Соротокиной. Когда у Алёшки и Никиты на руках оказываются бумаги, про которые они совершенно ничего не знают, а Сашку из-за этих самых бумаг держит за горло Лесток... и он-то как раз про них знает абсолютно всё...
Только вот у гардемаринов хватило сил всё друг другу рассказать - а у нас нет. До самого последнего момента, до поезда в Германию мы молчали.
А после Парижа - уже в поезде на Пермь - мне приснилось кладбище Сен-Денуа. И могила Александра Блока. И Марина с Сергеем, пришедшие туда... И только по возвращении с игры я узнал, что Вертинский всё же отвёз тело Блока в Россию.
Ящик абсента и всех обратно.Встретимся восьмого?
Но на троих мы вполне себе поиграли. Пусть даже замкнуто.
Когда-нибудь это отразится в мемуарах Сергея Эфрона... Похождения "великолепной троицы"...
замечали, Сережа))
и хорошо так замечали
Даже господин Рейли, которому мы были не пришей кобыле хвост видел наши бегания по кругу друг за другом и твои метания
Жалко только Вертинского и Кутепова как бессменных зрителей нашего цирка
так что не надо слушать и говорить "вполне себе"
С моей, не самой близкой к вам точки зрения, вы были прекрасны и восхитительны! Не передать словами - КАК опустела гостинница без "поэтического кружка" под лестницей....
Спасибо тебе - личное - за прогулку первым вечером. Это был не только необходимый для вролинга элемент - я увидела настоящего русского офицера, дорисовала в своем сознании образ мужа Елены Александровны и... была в самом нежном смятении - едва ли не "по жизни" =)
А бедная девочка, Ання Владимировна, гибель Блока стала для нее настоящим ударом....
Тэй, спасибо!
Ты не представляешь, насколько для меня были важны эти слова. Сыграть образ офицера, сыграть то, что вовсе не мундир делает офицера, то, что бывших офицеров не бывает - эту задачу я ставил перед собой на игру в числе важнейших.
Если это то, о чем я думаю, то ты неверно интерпретируешь...
Кофе, кстати, я ехал варить принципиально для Марины. Ибо обещал. А по итогам - этот кофе пили очень и очень многие. И даже советовали Эфрону открыть в этом отеле кофейню, бередя мою "пожизнёвую" голубую мечту.
А ещё я облюбовал великолепный уголок в кухне. Меня туда пускали без колебаний - кофе поварить. Там была очень хорошая, в меру горячая плита.
Очень тихо и бережно. По крайней мере так казалось Вертинскому. Отчаянная попытка каждого щадить двух других в этом треугольнике, обоих.
Было мучительно жаль эти мечущиеся души. Единственный способ помочь, который увидел Вертинский, - пытаться разорвать спираль нагнетаемой скорби при помощи мнимо циничной иронии...
не бери на болевуюРад, что это как-то помогло.
А цитата, собственно, к вопросу о замкнутости или незамкнутости отыгрыша.
Заметны - да, безусловно. Чем именно заметны, с какой эмоциональной окраской - другое дело.